Когда человек разумный, побывавший однажды в тайге, успевший всем рассказать, какие подвиги он совершил, сколько раз костлявая рука смерти хватала его за шиворот, вновь затевает аналогичное предприятие, тут-то и надо бы родным и близким хватать его и тащить в дурдом. Пусть со справкой будет дальше жить, но зато в семье и целый. Иначе опиум таёжного воздуха и чадящих костров навсегда сгубят душу отпрыска благородных родителей, и ничего путного из него не выйдет. И пусть он станет хоть доктором наук, хоть академиком, он все равно уйдёт. Позвонит ему какой-нибудь Гришка-придурок бессемейный из коммуналки, -- и поминай, как звали. И на симпозиум, и на конгресс в Вену за обещанной норковой шубкой поедет его "пом" или "зам". А сидеть ему в это время, горемычному, не в зале заседаний, а где-то в глуши, на гнилом пеньке, и сосать сырой сухарик. Счастье, одним словом.

...Прибайкальский аэродром местного значения Кырен представлял собой место скопления именно таких бедолаг всех возрастов из разных городов Отечества. Все в ожидании "борта". Борт -- это аэроплан АН-2П. Конструкция, способная взлетать с навозной кучи и садиться в любую лужу, не доходящую до фюзеляжа. За время ожидания лётной погоды народ обжился, установил контакт с местным населением и магазином, и можно было даже уловить некий порядок в куче палаток, стоявших по всему периметру взлётной полосы. Решив, что прорваться без очереди на "борт" -- дело совершенно безнадёжное и чреватое преждевременной утратой здоровья, мы приняли очередное идиотское решение добираться до начала нашего запланированного маршрута пешком. Как известно, 400 км для бешеной собаки -- не крюк. Уходя с аэродрома вверх по речке до посёлка Монды, мы читали в глазах остающихся восторг от столь краткой и запоминающейся встречи с московскими отморозками.

...1 августа. Середина лета. Снегу по пояс. За ночь дождю идти, похоже, надоело, и он передал эстафету своему седому товарищу. Утром никаких следов от плохо различимой тропы не осталось. Потрясающее, надо заметить, чувство общения с природой охватывает организм, отогревшийся за ночь в спальнике, при погружении в снег.

Шли быстро, чего греха таить, ломились, как бульдозер через березняк. Впереди идущие и бьющие своим телом тропу сменялись через каждые десять минут. "Бьющий своим телом" -- это совсем не метафора, поскольку через каждые 50--100 шагов ведущий, издавая смачное ругательство, валился с очередной занесённой снегом кочки вперед или в бок. И падать мы старались так, чтобы потом меньше бить тропу. Часа через три такой пахоты мы наконец достигли тундры обетованной.

Первым встреченным её обитателем оказался огромный бык. Он недружелюбно посматривал на нас, поводя полуметровыми рогами. Не успели мы и глазом моргнуть, как рядом с ним выросли еще четыре таких же здоровенных чудища. Конфликт разрешил наш товарищ по прозвищу Ершило. Он объяснил быкам, что состоит в прямом родстве с ними и в интимной близости со всем их стадом. Говорил он это своим нежным голосом, создавая звуковую вибрацию на уровне 80 децибел. Быки, сконфуженные тем, что не признали сразу своего прародителя, ретировались. Вскоре мы набрели на тропу, которая и вывела нас к небольшому дому с огромным хлевом.

В доме жили, как и полагается, старик со старухой. Тайные животноводы. Как умудряются наши колхозники в средней полосе вырастить коров, которых надо весной привязывать к яслям, чтобы они не упали и не подохли в навозе, не пойму. Эти же двое немощных (на первый взгляд, одной ногой в могиле) фермеров содержали стадо из пяти быков и трёх коров в тундровой зоне, где и травы-то почти нет. Ну, молока-то мы уж попили всласть, и масла купили, и какое это было масло! Хороший турист отличается тем, что отогнать его от большого количества дармовой еды -- дело безнадёжное. Равно как и пытаться накормить впрок или хотя бы до отвала. Очень много жрёт настоящий романтик.
Мы решили не тащить на себе весь скарб, а сплавить его на плоту, ведомому двумя членами команды. Плот решили строить прямо здесь, у избы. Это был первый наш поход на "надувашке". Из Москвы мы взяли для сооружения плота волейбольные камеры и брезентовые чехлы. Строительство плота для двух человек и груза вшестером много времени не требует. Особенно, если находится человек с легкими, как у нашего Шурика. Надувая первые из 150 камер до состояния барабана, он дул три раза, а последние надувал за два. Я попытался ему помочь, но после второй камеры у меня создалось впечатление, что щеки сейчас лопнут и что весь воздух, если не зажимать сосок камеры зубами, выходит через уши.

Решение плыть на плоту сразу от истока реки оказалось опрометчивым. Уже через два километра на пути сплошной стеной встали камни. А ребятушки наши лихо ускакали себе по тропинке вдоль речки. И невдомёк им, как мы с Толиком надрываемся, перетаскивая рюкзачки их тяжеленные по камушкам этим проклятущим на ножках наших кривеньких. А потом берём плотик пятиметровый, из сырой лиственницы сколоченный, и тащим его бережно, чтоб о камни не порвать, аж метров триста. Потом грузимся, и вскоре опять тащим километра так через три.

А плыть-то как интересно! Ни тебе карты, ни лоции, что за поворотом -- одному Богу известно. Наковырялись мы тогда изрядно, но воду почувствовали. Это так важно: почувствовать воду. Тогда руки сами ведут плот, куда надо, и загребной передней греби соображает не хуже тебя, когда отрабатывать и в какую сторону. Наступает ощущение единого cущества, несущегося вниз по реке. Нет борьбы с водой, она союзник в битве с камнями и прижимами на крутых поворотах.

А вот и наши на берегу загорают.

-- Здорово, орлы! Садись на плот, поплыли на другой берег. Поход только начинается. Вперед, на Уш-Бельдир!
Ох, как же я не люблю "пешеходку"! Рюкзак, подогнанный до микронов, медленно, но верно оттягивает плечи в направлении задницы. Мышцы на ногах и суставчики пищат при каждом неловком движении. Солёный пот заливает слепенькие и без того глазки. Метко кто-то обозвал это дело ишачкой. Это точно. 50 минут прём -- десять икаем. А впереди 150 км по карте. Ещё хорошо, что завхоз такой жлобина. Рюкзаки максимум по 30 "кэгэ", а как люди по сорок и пятьдесят тащат, ума не приложу. Я бы сдох после первых десяти вёрст. Одно спасенье -- рябчики милые. Только они начинают разлетаться из-под ног -- рюкзак в сторону и за мелкан. Винтовочку я взял симпатичную для этого похода. Маузер. Стволик обрезан под четыреста миллиметров, прикладик складной оптику четырехкратную закрывает так, что и упасть не страшно. Да, аппаратик, что надо.

Эти птички в нашем рационе на первом месте. Мяса у нас не то что в обрез, просто считай, нет совсем. Консерва -- штука хорошая, но очень тяжёлая. Другое дело -- чернослив. Засунул его в дупло в зубе и сосёшь себе потихоньку. А косточку потом выковырял аккуратно пальчиком и меж двух камешков хрясь -- очень вкусно. Вечерком же у костерка бульончику похлебал, птичку слопал и можно даже и поговорить.

Спим кто где. Балаган ставим только на случай дождя. Но погоды, как по заказу: ни облачка. Рюкзаки вешаем на деревья. Очень сообразительные здесь бурундучки да белки. Если рюкзак под голову кладёшь, житья не будет. Только задремал -- свись да свись. Окружают, ироды. Не реагируешь. И вот лапки шаловливые уже за тесёмочки дергают. Зубки остренькие. В рюкзаке дырка в три пальца, не успеешь "кыш" сказать. И радостные улепётывают. Как они соображают, что их никто не тронет? Один раз встали на красивом месте, рюкзаки связали в одну кучу и повесили на сук сосны. И вот сквозь дрёму слышим звуки странные, будто кто смычком по струне водит. Зажгли фонарь -- никого. Потом на рюкзаки посветили -- мама родная! Тыщи не мереные! Глазки в луче фонаря горят, как светлячки, а сами паразиты наши котомки треплют. На сучке очередь стоит. Друг за дружкой, не толкаются. Очередник подходит к верёвке, обхватывает её лапками и вниз, как пожарник с каланчи. А там уже целая тусовка. Так ещё и умники объявились, которым по деревьям лень лазать; они снизу пристроились собирать, что сверху уронят. И рожицы такие симпатичные да шкодливые, что и палкой в них не бросить. Пришлось разгонять с использованием фольклёра и жаргонизмов.
Наш маленький отряд шёл дальше и дальше, к границе с Монголией, и потом вниз, до начала сплава, вдоль реки Билин. Уже меньше ныли уставшие плечи, задубевшие от лямок, все сноровистей и твёрже становился шаг, щетина, затянувшая физиономии, превращалась в подобие бороды.

Билин начинает проявлять характер сразу. Эта река с самого истока как бы заявляет, что шутить не любит. В паре километров от перевала появляется маленький ручей, и вскоре со скал срывается вниз вполне приличный водопад. Несколько километров продирания через кусты -- и реку уже сложно перейти вброд. Ещё немного, и "пешеходке" конец. Можно строить плот.

Ну, здесь всё отлажено, как часы. Развёрнуты чехлы, и Шурик-виртуоз мгновенно заполняет камеры воздухом. Ну, здравствуй, Билин! У тебя должок, и я собираюсь его получить. Два года назад ты чуть не угробил меня. И вот я снова здесь. Я помню, как ты дважды разносил в щепки наш плот, как, полудохлые, мы ползли по гарям и скалам, подумывая о том, что вряд ли выйдем к людям. Всё помню. Но тогда мы заходили на тебя с притока Таймаз, теперь будем брать с головы. Тогда мы были голодны и без сил, теперь у меня лучший экипаж, о котором я мог только мечтать. Тогда была малая вода, теперь её много, может быть, слишком много, но мы не отступим!
Коварная речка. Сначала петляет по тайге, как будто нет впереди никаких порогов. В воду свешиваются подгнившие деревья, взлетают утки, тишина. После впадения Таймаза течение практически прекращается. Знаменитые Билинские тиши. Река течёт в широченной долине со скоростью черепахи на похоронах. Плот можно ставить поперёк, можно грести, если есть настроение, можно не грести -- результат один: два дня отдай, быстрее не будет. Вот тут-то мы постреляли от души. Не столько плыли вниз, сколько мотались от одного берега к другому за добычей.

Катастрофически хочется рыбки. Но поймать её не получается никак. Невыносимо видеть, как огромные таймени выпрыгивают из воды, гоняя хариуса. Одного бы такого -- и счастье.

Уже на закате встаём лагерем на небольшой возвышенности. Ставим балаган, ведёрочко с утками на костерок и мирно ждём ужина. Вдруг раздаётся выстрел и дикий крик: "Попал! Стой, гад!" Мы вскакиваем и бежим к реке. По поверхности воды, почти не касаясь её телом, наподобие скутера, несётся наш Парабеллум. У противоположного берега в воде бьётся какое-то существо. Двое прыгают на плот и отчаянно гребут туда. Вскоре на плоту, издавая вопли и дико подпрыгивая, ликовал Парабеллум, держа за жабры огромного тайменя. Оказывается, Парабеллуму надоело слушать наши россказни про охоту, и он отправился на берег в надежде подстрелить пролетающую на ночёвку утку. Его внимание и привлёк таймень, гоняющий рыбу у противоположного берега. Каким образом удалось Парабеллуму рассчитать, где и когда это чудовище выпрыгнет из воды, остаётся загадкой.

Вы ели тайменя на берегу таёжной реки? Это не просто вкусно -- это блаженство, которое длится и длится. Рыбы много и сразу съесть её не удастся, а поэтому не стоит спешить. А после еды можно вытереть руки о штаны, и они надолго сохранят запах того, как вам было вкусно и хорошо. Завхоз без всяких нальёт спирту, потому что это удача, а её нельзя обидеть. А как курится сигарета после еды перед чаем!
Но вот вечная, казалось, "расслабуха" на тишах закончилась. Бельдыкский каскад. Около 60 км река прорывается через скалы. И мы вместе с ней. Драться с рекой -- занятие глупое и, как правило, обречённое на провал. Если ты не вместе с ней, то она этого не поймёт. Воды очень много. А это значит: гарантирована большая скорость, мелкие камни и перекаты закрыты, а вот пороги, и особенно с крутыми поворотами и прижимами, доставят массу хлопот.

Мы в прекрасной форме: отдохнувшие и отъевшиеся, молодые и нахальные. Пожитки прикручены к плоту намертво. Случись плыть вверх брюхом, ничего не должно быть сорвано камнями или потеряно. И мы пошли.

Прекрасно быть капитаном плота с таким экипажем. Практически не разговариваем. Во-первых, плохо слышно из-за рёва воды, во-вторых, нет нужды. Я только изредка на коротких лёгких участках хватаю планшетку с картой и надиктовываю ближайшие пороги. И всё.

Рука плотно лежит на греби, рядом с более сильными руками моих товарищей. У меня занята одна рука, они держат гребь двумя. Стоит мне только незначительно надавить на неё, как моё движение многократно усиливается их мощными руками. Причём, когда надо только подправить плот, у этих хитрецов руки безвольно лежат на греби, и мне приходится их катать. Но стоит ситуации обостриться, как мощность нажима возрастает и возрастает. Когда же чувствую, что надо нажать ещё, тогда произношу по возрастающей: "Давай, навались! В навал!" Гребь гнётся, как лук, и мгновенно возвращается для нового гребка. Песня. Хорошо идём, без ошибок.
Вот и первая ловушка: с правого берега свалилась большая ель и перегородила поток. Водой пообломало ветки, но у самого их основания осталось по 30--40 сантиметров острых сучков. Налететь на скорости 25--30 километров в час на такой подарок судьбы -- и привет. Жмёмся к левому берегу, поскольку сразу за ёлкой резкий правый поворот. А куда денешься! С левого берега нас гостеприимно ждёт скала метров восьми высотой. Если войти в неё носом, она просто разрежет плот до кормы на две половинки. На решение -- секунды, все молчат и напряжены, как струны. В таких ситуациях всё решает капитан. Правильно решил -- все молодцы и красавцы. Ошибся -- ну что ж, значит, неправильно выбран, в другой раз умнее будем. Замечаю слева от скалы маленькое улово. Решаю: забросить большую часть плота в него. Вот нос пошел влево. "Навались! Корма стоит, стоит!!! Так пошли, пошли, родные!" Плот, как бы недоумевая, что мы пытаемся сделать, сваливает из струи и боком летит на скалу, но скорость мы сбросили. "Приготовиться к удару, все с плота!" Семь человек, как один, изо всех сил прыгают с плота на скалу. Импульс получается достаточно большой, и плот медленно причаливает к скальному монолиту. Вода начинает тащить его наверх и крепко припечатывает к глыбе. Но плот, наш плот цел! Он дрожит под напором струи, как лошадь после скачки, но цел. Оглядываемся: все, слава Богу, здесь.

Нервы начинают потихонечку отходить. Закуриваем, и начинается общий гвалт: не так гребли, надо было... или вот... Но тут плот, словно отдохнув, начинает двигаться вдоль улова в полузатопленном состоянии. Если ему дать волю, то его протащит по кругу и треснет о скалу ещё не раз, пока не расколошматит вдрызг. Эх, была не была.

-- Все на плот! Толян, греби! Пошли в струю.

С недокуренными бычками экипаж прыгает на ускользающий из наших рук плот, точнее -- на задранный вверх борт. Очень опасный момент: держаться нам не за что. Если плавучести не хватит, то плот просто затянет ещё глубже. Нет, не подвёл. Левый борт начинает выбираться, и мы мгновенно перераспределяем вес, чтобы не дать ему перевернуться в другую сторону. Удалось и это. Толик с Парабеллумом начинают отрабатывать нос к центру улова, а мы пытаемся закинуть корму в струю под нужным углом. Задача: развернуться кормой вперед и в таком положении проскочить мимо скалы. Жмёмся к ней почти вплотную, давая возможность Толяну и Парабеллуму отработать в струю.

-- Нос в струю и в навал! Уперлись, навал полный! -- Чего ору, сам не знаю. И так видно, как под штормовками и спасжилетами дугой выгибаются спины. Плот проскакивает кормой вперёд мимо скалы.

Миновали ещё пару шиверок и в первом же мало-мальски удобном месте чалимся. Километра четыре проскочили. Решаем: пока готовится обед, сходить вперёд посмотреть, что там дальше. И вовремя! Ох, как вовремя!

Метров через пятьсот -- сплошной завал из больших деревьев, вода с рёвом прорывается через него. Вот куда попадать не надо. Здесь шансов нет. Обломки сучьев, как пики, торчат во все стороны, скорость воды бешеная. Этот завал плох ещё и тем, что долго в этом месте находиться не будет. Как только деревьев набьётся много и напор станет чрезмерным, всю эту вязанку сорвёт, и она запросто может оказаться ниже по течению в каком-нибудь славном местечке. На сучьях что-то трепыхается, и неукротимый Парабеллум с Бобом отправляются по завалу посмотреть, что бы это могло быть. Вода прибывает. Видимо, в верховьях идут большие дожди. А впереди Кызыл-Хем -- речка значительно больше этой. Что же там делается? Вскоре появляются разведчики с добычей: большой бидон с топлёным маслом, лопасть от байдарочного весла, чудесный котёл из нержавейки и два связанных за ручки топора. Всё свеженькое. Как, интересно, топоры плавают? Видимо, в котле. Знать, не повезло какой-то байдарке. Хорошо, что люди целы. Следов от спассредств нет. А они первыми цепляются за все крючки, особенно верхняя одежда и спасжилеты.

Николай ФЕДОСЕЕВ. Продолжение. Часть 2